Глава 3. Маяцкое городище
От столпов нужно ещё долго карабкаться по меловым осыпям, чтобы достигнуть верхнего плоскогорья.
Тут уже равнина на несколько вёрст кругом. Над самым столпищем Больших Див виден довольно ещё высокий земляной вал; он правильным четырёхугольником охватывает небольшую полянку величиною около десятины, покрытую давно осевшими и уже полураскопанными курганами.
Это древнее Маяцкое городище.
Нас поджидал здесь местный урядник с сотским, которым было поручено показать нам недавно раскопанную любопытную могилу.
— А эти курганы давно копали? — спросил я сотского, пожилого умно смотревшего мужика. Сотский безнадёжно махнул рукою: — Да тут, почитай, уж и копать нечего! С коих пор народ сюда ударился! Несколько, может, годов, я ещё махоньким был, — все тут, бывало, копались. Чего-чего только отсюда не волокли, из курганов этих самых… — Что ж такое находили? — Да всякую всячину!… И ножи железные, и деньги, серёжки разные… Мало ли чего!… Только, должно, не нашей российской работы, с нашим не сходственно. — А купить у кого-нибудь можно? Осталось ещё что-нибудь? — Кто его знает… Что-то не в примету. Оставлять кто ж будет? На какой ему ляд? Мещанам больше крутояцким сбывают, когда базар… Нет-нет, ан копеечек пятьдесят гляди и наберёт… А ему-то оно не покупное, за что ни продал — всё барыш! — благоразумно рассудил сотский.
В заднем углу окопа мы наткнулись на какую-то яму, по-видимому, не очень давно засыпанную!
— А это что? — А это монахи засыпали. Прежде колодезь сухой был. Глубок — меры нет! Под самый Дон проходил, сказывали старики… Да бык монастырский в него провалился, с тех пор и засыпали… — Лазал, стало, кто в него прежде, спускался туда? — Ну, этого не умею вам сказать… Болтают много, да брешут, должно. — А что болтают? — О-о! Пустое всякое… Будто, вишь, провалились туда в старину прохожие какие-то… Так слышали под землей пение церковное… И будто опять ходы из того колодца потайные под всю гору, даже до монастыря самого… Так, думается, сказки бабьи плетут…
Делалось очевидным, что мнимый колодезь был ничто иное, как тайник, которым старинные обитатели Маяцкого городища спускались к реке, а может быть, и в подземелья свои.
Другой такой тайник был случайно открыт при постройке Дивногорского монастыря, на месте нынешней трапезы, всего верстах в 3 от Маяцкого городища. Вообще тайники для незаметного прохода к воде были неизбежными принадлежностями старинных укреплений на случай их осады.
В «строенной книге 1648 г. на город Коротояк», видный нам теперь за 7 верст, как раз напротив Больших Див, пишется, между прочим: «А от тое середней проезжей воденые тайницкие башни из города под гору к реке Дону до воды, где быть впредь тайнику, по мере того места из города до воды, где быть тайнику и тайничному колодезю того места тридцать три сажени».
«Тайничный колодезь» Маяцкого городища, к которому вёл из средины окопов сквозь толщи скал засыпанный теперь монахами тайник, существует до сих пор у подножия Больших Див, и главный столп этих Див, в котором иссечён осмотренный нами пещерный храм, исстари называется в народе «столп, что над колодцем».
Могила, которую нам показал урядник, саженях в ста от Маяцкого городища. Все поле по пути к ней и все поле кругом неё на большое пространство, везде, где только я шёл, покрыто чуть не сплошь мелкими черепками самой разнообразной глиняной посуды: красной, жёлтой, серой, белой, чёрной, хорошо выжженной и иногда разукрашенной бесхитростными узорами. Но курганов не видно; даже над раскопанною могилою — никакого следа кургана. Скорее можно заметить над нею некоторое углубление почвы. Таких углублений, как бы от осадки земли над пустотою, виднеется по полю очень много; иногда они тянутся правильными рядами, как дома вдоль улицы. Нет сомнения, что мы попираем почву какого-то глубоко древнего, многолюдного сельбища, и по всей вероятности эти углубления при раскопке оказались бы рядами могил.
Раскопанная могила довольно оригинального вида: в неё ведет боковой спуск, через который явилась возможность очистить маленький круглый склепик с плоским потолком из крепкой известковой почвы от набившейся в него земли и мусора. Могила обнаружилась совершенно случайно, потому что в неё неожиданно провалилась пасшаяся на поле корова из селявинского стада. Прежде, чем молва о ней дошла до слуха местной полиции, селявинские мужики, уже давно набившие руку на самовольных раскопках Маяцкого городища, разумеется, сейчас же бросились добывать в ней клады. Вместо кладов посредине склепика оказался полуистлевший дубовый ящик, гораздо короче и выше обыкновенных гробов; народ, привыкший считать гробом длинную и низенькую домовину, где покойник может вытянуться по-христиански во весь свой рост, честно сложив на груди руки крестом, вероятно, по этой причине и не признал его гробом, а просто ящиком. В ящиках были кости чрезвычайно сухие и тонкие, потемневшие, как кофе. Вероятно, труп был посажен в этот ящик в согнутом положении, как это часто встречается в древних могилах.
Мы могли осмотреть только уцелевшую часть костей и зубов, совсем ещё крепких, обломки как уголь чёрного и как уголь хрупкого дуба да кусочки словно испепелившейся бурой материи, вроде грубой саржи. Всё остальное улетучилось неведомо куда. Между тем, по рассказам мужиков, напавших на эту могилу, которых мы потом опрашивали на селе, и по рассказам сотского, видевшего их находки, в могиле найдены были довольно характерные вещи.
В сундуке вместе с костями оказались три перстня с камнями вроде кошачьего глаза, а рядом с сундуком стоял «кугелян» (круглый кувшин), по-видимому, пустой, ибо внутри он был совершенно чист. С другой стороны сундука была найдена в деревянном истлевшем футляре обёрнутая в кусок аксамита или бархата, большая медаль, вершка 3? в диаметре, из какой-то золотистой массы, которая сейчас же сломалась пополам, с беловатым взломом, в грубых мужицких руках. На медали этой, по словам сотского, был изображён «змей с крыльями». Когда полиция донесла начальству об этой находке, кугелян и перстни успели отобрать от мужиков и переслать в археологическую комиссию, но медали, которая могла бы более всего пролить света на принадлежность могилы тому или другому племени, разыскать не удалось. По мнению местного исследователя, она напоминает медную медаль с изображением крылатых ангелов и древнееврейскою надписью, которая была найдена в 1887 г. в земле Войска Донского у Аксайской станицы и признается за хазарскую.
Побродив вдоволь по полям, окружающим Маяцкое городище, я присел усталый на одном из курганов его. У ног моих за причудливыми меловыми обелисками Больших Див, которые были мне теперь видны с затылка и сверху, ещё, кажется, более странные, чем они казались снизу, стелилась привольным раздольем глубоко и далеко внизу, зелёная низина донских разливов, сливавшаяся в этом месте с такими же зелёными и широкими лугами Тихой Сосны. Они были густо усеяны, словно бесчисленными гнёздами грибов, стогами недавно скошенного сена, среди которых чуть ли не также часто краснели, желтели, белели, чернели рассыпавшиеся по этим обильным лугам стада коров и лошадей.
Гигантским синим змеем извивался по этим лугам, свёртываясь в прихотливые кольца, огибая свои многочисленные острова и косы, красавец Дон, задвинутый от горизонта обрывистыми берегами Коротояка.
Гора Больших Див, на которой я теперь был, выступала каменным мысом между двумя сливавшимися речными долинами, и с неё, как с сторожевой башни, далеко видна была вся окрестная местность.
Недаром древнее городище, венчающее эту угловую гору, называется Маяцким. Это, действительно, самое подходящее место для «маяка», дозорной вышки, с которой, в случае приближения с какой бы то ни было стороны вражьих ратей, так удобно было подавать за десятки вёрст сигнальные знаки, зажигая приготовленные заранее костры.
По природной неприступности своей со стороны обеих долин и по важности своего положения при впадении в Дон одной из главных порубежных рек место это всегда и у всех племён, здесь живших, должно было иметь особенное значение. Немудрено поэтому, что просторное темя этой горы представляет из себя одно сплошное городище и, по всей вероятности, один сплошной могильник.
Валы и сторожи Московского царства, несомненно, были здесь только позднейшими наследниками древнейших укреплений и сельбищ разных исчезнувших теперь народностей. Хазары и половцы — владыки Дона вплоть до нашествия татар — не могли не иметь своих поселений на таком «причинном месте» великой реки, так что среди попираемого теперь нами неведомого праха, неведомых насыпей, неведомых черепков не может не быть остатков хазарского и половецкого племени, последовательно владевших друг за другом берегами Дона. Но, конечно, и эти уже вполне исторические народы селились здесь на разрушенных гнёздах каких-нибудь ещё более древних обитателей Дона, которых история рисует в туманной полутьме отрывочными и сбивчивыми намёками, путая их под шаткими названиями то скифов, то роксолан, то аримаспов, то сарматов, а ничего определённого не зная о них.
Кому именно из этого длинного ряда чередующихся друг за другом племён нужно приписать поклонение Большим Дивам как языческой святыне, не в силах решить, разумеется, современная археология.
Но вообще можно заметить, изучая исторические местности, что они почти всегда избираются не по прихоти людей, а по роковой необходимости. Выбора обыкновенно не бывает, и племя-победитель, вытеснившее прежних хозяев страны, волею-неволею водворяется в его же угодьях: черпает воду там же, где они ее черпали, высаживается на берег в том же укромном уголку берега, где они высаживались, подсыпает их же разрушенные валы на том месте, на котором одном только и удобно защищаться. Скажу более: при поразительном сходстве быта и верований самых, по-видимому, разнородных племён, особенно же полудиких, даже святыни побеждённых, чтимые ими ключи, пещеры, камни, деревья становятся почти всегда святынями и для новых посельников.
Оттого-то, например, камень Соломонова храма, почитавшийся туземцами Палестины ещё до Авраама и Мельхиседека, последовательно становился святыней у евреев, христиан и магометан, приравнивающих его теперь к знаменитому камню Меккской Каабы; а многие прославленные христианские монастыри возникли на месте древних языческих капищ.
Исследователю древностей не следует забывать этого исторического закона своего рода. Можно смело утверждать, что если покопаться глубже, то в основе многих из современных наших святынь, прославленных с древности, окажется какая-нибудь упразднённая в своё время и заменённая ею дохристианская святыня.
Славянин-язычник с его старою верою в вещие дубы, в криницы и источники и потом, став христианином, не был лишён дорогих его сердцу святых ключей с целебною водою и деревьев, на которых обретаются чудотворные иконы.
Я твёрдо уверен, что и в Больших Дивах, и в теперешнем Дивногорском монастыре, и в соседнем ему Шатрище — во всей этой исторической горе, полной древних христианских святынь, древних могил, древних городищ — некогда существовали весьма важные языческие святыни, несомненные следы которых сохранились до нас и в пещерах, ископанных неведомою рукою, неведомо когда, с их тайниками и колодезями, и в утёсах-истуканах, носящих знаменательное имя Див.
Для охраны рубежей Московского царства местность Больших Див во всяком случае имела большое значение.
Река Тихая Сосна, устье которой защищалось валами Маяцкого городища, служила в течение долгого времени почти на всём протяжении своём пограничною линией, или, как называли тогда, «Чертою» русского государства, отделяя его малолюдные ещё украины с «крымской стороны» Дона от «дикия страны», от «пустопорожней земли дикаго поля», по которой беспрерывно рыскали и налетали на Русь «изгоном» крымские кочевники.
Через Тихую Сосну шёл и знаменитый в русских летописях Кальмиусский шлях, которым так часто двигались от Азовского моря ордынские полчища.
«А на реке на Сосне, от Дону вёрст с 30-ть, каменный брод, а в том броде лежит дорога Калмиусская, — говорится в Книге Большого Чертежа, — и тут Сосна перелезти».
По Тихой Сосне с самого конца XVI в. ставились земляные и рубленые «городки», «опасные острожки» и сторожи, броды перебивались цепями и кольями; река эта составляла прямое продолжение той громадной защитной линии, которая шла то сплошными земляными валами, то прикрытыми речкою отдельными укреплениями от берегов ближайших днепровских притоков на северо-восток берегами Сосны, Дона, Воронежа, Усмани к Тамбовскому и Рязанскому краю, упираясь другим своим концом в притоки Волги и преграждая собою, как неохватная Китайская стена своего рода, пути хищникам в области Московские.
В пределах теперешней Курской, Харьковской и Воронежской губернии она называлась Белгородскою чертою. Вдоль неё и от неё вглубь степи, до самых улусов татарских, постоянно разъезжали с весны до глубокой осени, «покуда снеги глубокие не укинут», станичники со своими вожами, «смотрели сакмы» и клали «дозорныя памятки» в указных местах.
Я недавно ещё проехал во всю его длину тридцативёрстный вал с земляными городками, насыпанный при царе Михаиле Фёдоровиче между речкою Валуём и Тихою Сосною, от бывшего города Ливенска (теперь слобода Ливенки) до города Бирюча, что до сих пор еще тянется своим чёрным горбом, совсем почти нетронутый, среди ржаных и овсяных полей. От конца этого вала шла частая цепь укреплённых городков по левому берегу Тихой Сосны, защищая её броды и перелазы и сторожа «приход со степи воинских ордынских людей»; теперешние города Бирюч и Острогожск и бывшие города Верхососенск, Олыпанск, Усерд были в числе этих укреплений; дальше защитная черта поворачивала уже по Дону, и Коротояк, стоящий как раз против Больших Див через долину Сосны, был первым защитным пунктом на этом повороте; за ним уже следовали дальше по берегу Дона Урыв, Боршев, Костенек и другие городки, большею частью обратившиеся теперь в села, продолжавшиеся потом от Червлёного Яра вверх по течению р. Воронежа.
Коротояк был построен только в 1648 г., когда Маяцкое городище на горе Больших Див называлось уже «старинным городищем». Несомненно, что в это старинное время оно играло ту же роль в защите рубежа русского, какую стал потом играть Коротояк.
По указу царя Алексея Михайловича стольник и воевода Михайло Яковлев «приехал на государеву цареву и великаго князя службу и с государевыми служилыми людьми разных городов, с переведенцы на реку Дон разcматривал угожих и крепких мест и короулистых; где пристойно на реке Дону устроити государев царев и великаго князя Алексея Михаиловича всея Руси город Коротояк».
Ему наказано было осмотреть «татаркие перелазы и броды, и леса, иржавцы, и болота, и чем те татарские перелазы и броды мочно закрепить и в степных лесах где пристойно засеки засечь и на татарских проходах где пристойно земляной вал зделати и стоялые остроги устроити».
И стольник Яковлев, исполнив указ царский, доносил, что «тот новый город Коротояк устроен в угожьем месте, и в крепком, и у лесу, и у воды, и от приходу воинских людей стал тот новый город Коротояк к заступлению. И в степь с того новаго города Коротояка за реку за Дон на Ногайскую сторону (т. е. левую) видит далеко верст на 20 и больши, а за реку за Тихою Сосну на Крымскою сторону в степь видит с того новаго города Коротояка верст на 15 и больши».
В этом отзыве строителя-стольника в коротких и метких словах, свойственных языку старины, превосходно высказаны все задачи, ради которых строились тогда городки защитной Украинской черты.
Ими хорошо освещается также и обычная жизнь тогдашней Украины.
С высоты Маяцкого городища, как и с былых рубленых башен «Крутояка», торчащего прямо перед мною на кручах Донского берега, точно также далеко видно в степь и в Ногайскую, и в Крымскую сторону; и кроме того недалеко видны течения обеих рек, Тихой Сосны и Дона, в который впадает она…
Такое над всем владычествующее и вместе недоступное место естественно должно было исстари стать важною твердынею для обитавших кругом племён и одним из главных их поселений.